«Приглашение на казнь», анализ романа Набокова

История создания

Седьмой по счёту из набоковских романов, опубликованных под псевдонимом Владимир Сирин, печатался в журнале «Современные записки» (Париж), 1935 – 1936, №№ 58 – 60. Отдельной книгой вышел в издательстве «Дом книги» (Париж) в 1938 г.

Черновой вариант романа написан в Берлине с 24 июня по 15 сентября 1934 года, но, возможно, замысел его возник ещё в 1930 году, когда Набоков познакомился с неким Дитрихом, который коллекционировал фотографии казней. Именно Дитрих подарил писателю один из главных мотивов будущего романа – эту, как вспоминал Набоков в «Других берегах», «прекрасную атмосферу полной кооперативности между палачом и пациентом», которая была видна «на очень ясных снимках», сделанных во время казни в Китае. «Я давно потерял из виду милого Дитриха, - писал Набоков (уже после Второй мировой войны!), - но вполне ясно представляю себе выражение совершенного удовлетворения и облегчения ("...наконец-то…") в его светлых форелевых глазах, когда он нынче, в гемютном [уютном (от нем. gemutlich)] немецком городке, избежавшем бомбёжки, в кругу других ветеранов гитлеровских походов и опытов, демонстрирует друзьям, которые с гоготом добродушного восхищения ("Дизер Дитрих!") бьют себя ладонью по ляжке, те абсолютно вундербар [чудесные (нем. Wunderbar)] фотографии, которые так неожиданно, и дёшево, ему за те годы посчастливилось снять».

Живя в Германии в самом начале эпохи Гитлера, возглавившего страну в результате победы его партии на демократических выборах, Набоков ясно видел, каким образом нацисты потрафляют избравшему их большинству. Была резко сокращена, а затем ликвидирована безработица. Беднейшим слоям населения срочно оказывалась материальная помощь. Непрестанно проводились массовые культурные и спортивные празднества и т.п. При этом быстро и неуклонно росла истерия поиска и истребления всякого инакомыслия. И вся эта наблюдаемая действительность современной Набокову эпохи Гитлера как две капли воды походила на всё то, что знал писатель о своей родине того же времени, т.е. эпохи Сталина. Экстраполировав развитие победившей пошлости на предполагаемый конец ХХ столетия, Набоков в «Приглашении на казнь» убедительно «воссоздаёт» жизнь в «городке, избежавшем бомбёжки», но только не немецком, а русском (если судить по именам персонажей).

Жанр, литературное направление

Судя по задуманной картине будущего, Набоков должен был создать антиутопию. Однако расхожие признаки антиутопии как кривого зеркала современности (изображаемые дегуманизация, тоталитаризм, экологические бедствия и другие явления, связанные с упадком общества) у Набокова даны как бы в двойном отражении – ещё и в кривом зеркале общечеловеческой пошлости – и таким образом приобретают черты обманчиво-приемлемой действительности.

Более того, сама эта детская игра с кривым зеркалом прямо и как бы невзначай упомянута в тексте романа, на самом же деле это упоминание является ключом к его прочтению. И если у классиков антиутопии – писателей-реалистов 1920-30-х годов (Е.Замятина и О.Хаксли) – серьёзное внимание уделено описанию политико-экономической и духовно-нравственной системы «общества будущего», то у Набокова по сути ничего этого нет. Объект его изображения – безнадёжная пошлость человеческого бытия, в этом смысле любого, а не только бытия в антиутопии, а метод и литературное направление – модернизм.

Тема, идея, проблематика

Тема романа – человек среди кукол. Цинциннат Ц. «чужой», «другой», но он единственный, чьи мысли и поступки поддаются понятной читателю логике. Все остальные персонажи участвуют в какой-то игре, правила которой неизвестны ни читателю, ни Цинциннату; их действия доведены до автоматизма; их мир – это кукольный театр, блоковский балаганчик, давно ставший всеобщим образом жизни. Будучи ими «разоблачён», Цинциннат начинает думать обо всех без исключения известных ему людях (в том числе и некогда родных) как о куклах, иногда и в лицо называя их куклами.

Идея набоковского романа более всего роднит его с антиутопией. По сути своим романом Набоков заявляет о том, что в ХХ веке, веке «восстания масс», пошлые истины и ценности массового сознания и массовой культуры настолько быстро и прочно завоёвывают мир, что если всё это не остановить, то к концу века собственно «хомо сапиенса», т.е. человека как мыслящее, чувствующее и развивающееся существо, можно будет занести в Красную Книгу, вот только сделать это будет некому, и у такого человека или у таких людей будут большие проблемы, и, как сказал поэт, «скоро их повыведут всех до одного». Вырождается даже техника: транспорт снова конный, редкие двухместные машины-«часики» служат лишь для развлечения золотой молодёжи.

Но главные проблемы или проблема романа – это проблема Цинцинната Ц., человека, который и хотел бы, да не может быть таким как его современники. Причина этого ясна: он рождён совсем юной Цецилией Ц. неизвестно от кого, явившегося ей в тёмном парке. По сути перед нами евангельская история чудесно рождённого и обречённого на казнь героя, сниженная не до пародии (ибо нет цели её осмеяния), но до некой философской параболы. При этом евангельская проблема спасения, именно как главная проблема бытия, остаётся на первом плане. Когда последние надежды героя рушатся одна за другой, он пишет в предсмертной записке: «Тупик тутошней жизни – и не в её тесных пределах надо было искать спасения». Он ищет спасения, не очень понимая, что это такое: как тот «кто сетовал бы, что недавно во сне потерял вещь, которой у него на самом деле никогда не было». И всё-таки он знает «эту главную, главнейшую вещь, которой никто здесь не знает»; современный ему мир потерял даже эту смутную тоску по спасению, как навсегда утратил ту «совершенную симметрию», которую потрясённый герой видит в рисунке на крыльях ночной бабочки. Вот почему его смутно волнует, что лампа в камере не точно в центре потолка и даже эшафот, где его казнят, не точно в центре площади.

Герои

У Цинцинната есть мать, которую он видел два раза в жизни, и нежно им любимая жена Марфинька, которая на протяжении их совместной жизни чуть не ежедневно ему изменяла. В отличие от Цинцинната, Марфинька имеет много родственников, и все они живут вместе в одном доме, держатся вместе, даже на первое свидание с приговорённым к казни мужем, разрешённое жене, они приходят всем домом и мебель тоже приносят с собой.

Роман перенасыщен людьми-куклами: родственники, чиновники, стражники, прислужники, гости и т.п. Именно это количество эпизодических лиц, в чьих поступках нет привычной читателю человеческой логики, и создаёт ощущение победившего в будущем мире бессмысленного ритуала и автоматизма. Но поскольку действие происходит в тюрьме, где остался всего лишь один заключённый, уже приговорённый к казни, в центре повествования оказываются персонажи тюремного мирка: здесь и гротескный директор Родриг Иванович, и его 12-летняя дочка Эммочка (в её портрете, капризах и проделках уже проглядывает будущая Лолита), и адвокат, и стражник Родион «в русском стиле», то снимающий, то надевающий окладистую рыжую бороду и парик. Но самый интригующий персонаж – радостно встреченный тюремным начальством месье Пьер, якобы второй арестант, помещённый в тюрьме-крепости, вокруг которого и разворачиваются основные сюжетные перипетии.

Сюжет и композиция

Начальство подчёркнуто гуманно относится к арестантам, всячески поощряя их дружбу и походы в гости друг к другу и даже помогая прорыть «тайный ход» из одной камеры в другую. Неожиданно загадка проясняется: месье Пьер и оказывается тем самым палачом, которого больше двух недель ждёт Цинциннат. Это ожидание, между судом и казнью, и составляет главную сюжетную линию, а жизнь и окружение главного героя проясняются по ходу явления то его матери, то жены.

Разные персонажи вызывают у героя те или иные мысли и ассоциации.

Художественное своеобразие

Авторское повествование последовательно развивает два ракурса, две точки зрения на происходящее в романе: с одной стороны, нормальная человеческая логика Цинцинната, с другой – общепринятый взгляд, на основании которого главный герой и был приговорён к казни за свою «непроницаемость».

По произведению: 

По писателю: Набоков Владимир Владимирович